Французское воинское кладбище, г. Севастополь

Различные источники приводят разные данные о потерях французов в период Крымской кампании. В труде Э.И.Тотлебена «Оборона Севастополя» - 45 874 человека, в ряде дореволюционных путеводителей по Крыму - 90 000, в книге Б.Ц.Урланиса «Война и народонаселение Европы» (изд.Москва 1960 г.) - 95 615 человек.
После крымской войны на севастопольской земле остались десятки французских кладбищ, разбросанных от Камышовой бухты до Байдарской долины. Понимая всю трудность ухода за ними и сохранения в должном виде, французское правительство настояло на захоронении своих генералов, офицеров и рядовых на собирательный некрополь, неподалёку от бывшей главной квартиры французской армии.
Приобретя землю у русского генерала А.Б.Бракера, в 1863 году французы устроили воинский некрополь. По проекту инженер-капитана Форпоса было создано своеобразное кладбище - образец ландшафтно-паркового ансамбля и кладбищенской архитектуры. Площадь некрополя (около одного га) огородили каменной оградой с металлическими коваными воротами. Возле входа стоял двухэтажный дом, в котором до 1917 г. жил французский вице-консул в Севастополе, он же и смотритель кладбища, затем, до 1941 г. - сторож. На ограде некрополя имелась мраморная доска с надписью на французском и русском языках: «Французское кладбище 1854-185 гг.» и «Земля французской республики». В центре некрополя находился мавзолей пирамидальной формы, увенчанный четырёхконечным крестом. Над полукруглым в верхней части входом был укреплён металлический венок - выше - прямоугольная мемориальная доска из белого мрамора с текстом на французском языке. На мавзолее имелись мемориальные плиты с именами погребённых здесь генералов: Бизо, Бретона, Брюне, Сен-Поля... С трёх сторон кладбища размещались семнадцать однотипных склепов-саркофагов с двускатными крышами. С лицевой стороны каменных саркофагов возле металлических кованых дверей и на боковых фасадах имелись мемориальные мраморные доски с именами офицеров с указанием чина и родов войск. Над входом в склепы были укреплены латинские кресты, выше - доски из белого мрамора с текстами. Внутри саркофагов в нишах подземной и наземной частей располагалась костница - черепа и кости погибших французских воинов.
Стоимость всех построек составила около шести тысяч фунтов. Ежегодно выделялось 50 фунтов на ремонтные работы, сторож получал 144 фунта в год. Должность смотрителя сохранялась до 1936 года, последним стал француз Раве Жозеф. На этом кладбище он и похоронен. На кладбище росли акации, фруктовые деревья, цветы. Заросли сирени по его периметру сохранились до наших дней.
В период второй мировой войны кладбище, как и многие другие в Крыму и Севастополе, пострадало, но в целом сохранилось. Возле него и на самом некрополе проводились захоронения участников боёв за Севастополь в 1941-1942 годах и в мае 1944 года.
В первой половине 50-х годов бывший дом смотрителя, часть ограды и несколько саркофагов разобрали на стройматериалы, а в 1982 году часовню и склепы варварски уничтожили по устному указанию одного из севастопольских чиновников.

Текст из кн. В.Г.Шавшина "Каменная летопись Севастополя".

Новый мемориал окружен красной кирпичной оградой с металлическими решетками и воротами. Центральная аллея приводит к площадке, в центре которой, на месте бывшей часовни, на основании из серого Покостовского гранита с угловыми пилонами из черного габбро возвышается стела серого гранита в форме трапеций, соединенных между собой в виде буквы «Т». На стеле, обращенной к главному входу, размещены: в верхней части - бронзовый барельеф орла, в средней - выполненный в технике эмали трехцветный флаг, в нижней - мемориальная надпись в честь павших французских воинов в период Крымской (Восточной) войны. По периметру, с трех сторон ограды, у кольцевых аллей на месте бывших разрушенных склепов, установлены 19 памятных стел из альминского известняка с мемориальными табличками, напоминающими о родах войск, участвовавших в осаде Севастополя, и павших воинах. Центральные осевые и круговые аллеи образуют четыре зеленых партера с остатками реликтовой растительности, сохранившейся от прежнего некрополя. На территории мемориала размещены несколько подлинных французских надгробий периода Крымской кампании. Текст из статьи В.Г. Шавшина на сайте http://www.grafskaya.com

Журнал "Историческое наследие Крыма", статья В.Н.Гурковича «Французское военное кладбище в Севастополе и его смотритель Жозеф Равве» с уникальными фотографиями.

Текст из статьи:

Французское военное кладбище в Севастополе и его смотритель Жозеф Равве

Рукопись, которая легла в основу первой части повествования, была подготовлена мною к публикации в 1989 году. Поэтому в ней упоминаются советские люди как таковые в настоящем времени, а также сообщается, в частности, что французский памятник Мертвым великой армии стоит на Бородинском поле 76 лет (он был установлен в 1913 году, на следующий год после 100-летнего юбилея знаменитого сражения).
7 июля 1990 года в газете «Слава Севастополя» написанное увидело свет, практически один к одному, правда, с единственной, на мой взгляд, существенной редакционной «правкой». О ней речь пойдет ниже.

«Мы никогда не мстили мертвецам»

Эпиграфом к данной статье могла бы послужить фраза из повести В.В. Карпова (1) «Полководец»: «В Севастополе много кладбищ, отмечающих печальные вехи истории, - Английское, Французское, Итальянское...». К сожалению, не все здесь верно. Эти некрополи периода обороны Севастополя 1854-1855 годов уже не существуют.
Вспомним исторические события полуторавековой давности... В 1853 г. началась война России с Турцией за господство на Ближнем Востоке, Кавказе и Балканах. В 1854 г. в нее вступают Великобритания и Франция, правящие классы которых были заинтересованы в ослаблении России. Затем к тройственной коалиции присоединилась Сардиния (Пьемонт). Основные боевые события происходили в Крыму, поэтому Восточная война 1853-56 годов вошла в историю как Крымская. 349 дней продолжалась упорная борьба за Севастополь, главную базу российского Черноморского флота.
Крымская кампания вошла в историю как один из самых кровавых военных конфликтов XIX века. В тот период погибли 153 тыс. русских солдат и офицеров, 96 тыс. французских и 23 тыс. английских. Значительные потери (около 35 тыс. человек) понесли и турецкие войска. Более 2 тыс. человек потеряли итальянцы. (2)
Так в окрестностях Севастополя появились тысячи могил воинов России, Франции, Англии, Турции и Сардинии. Эти города мертвых были не только свидетелями невиданной эпопеи Севастополя, но и каждого, входящего в их пределы, заставляли задуматься о смысле войны и мира. Имена тысяч павших, высеченные на надгробных эпитафиях, были обвинением милитаризму, проклятием всем несправедливым и захватническим войнам. Иностранные кладбища посещались россиянами, приезжали из-за границы и родственники погибших. Эти некрополи не были преданы забвению и в послереволюционные годы. Сюда по-прежнему шли люди, чувствовавшие потребность прикоснуться к прошлому и задуматься о будущем. Организованным порядком приходили моряки Черноморского флота. Всех тогда удивляли чистота и порядок, заботливый уход за памятниками. Был поражен увиденным и 23-летний московский литератор Константин Симонов. Так появилось стихотворение «Английские военное кладбище в Севастополе»:
...Сержант покойный спит здесь. Ради бога,
С почтением склонись пред этот крест!
Как много миль от Англии, как много
Морских узлов от жен и от невест.
В чужом краю его обидеть могут,
И землю распахать, и гроб сломать.
Вы слышите! Не смейте, ради бога!
Об этом просят вас жена и мать!
Напрасный страх. Уже дряхлеют даты
На памятниках дедам и отцам.
Спокойно спят британские солдаты.
Мы никогда не мстили мертвецам.

Эти строки были написаны в 1939 г., а через года могилы британских солдат содрогнулись от взрывов немецких бомб и снарядов. Более 250 дней продолжалась вторая оборона Севастополя. На последнем, самом тяжелом для севастопольцев этапе в июне 1942 г. ожесточенные бои шли на Зеленой горке.
Ее вершину до войны севастопольские старожилы называли Каткартов холм по имени похороненного здесь генерала Джорджа Каткарта, погибшего смертью храбрых в Инкерманском сражении. В книге анонимного автора «Inside SeBastopol and Experience in the Camp», изданной в Лондоне в 1856 г., были строки: «Каткартов холм стал широко известен благодаря сотням рисунков и описаний. Маленький огороженный участок на его вершине будет местом паломничества англичан, пока будет существовать Англия».(3)
В 1942 г. Англия существовала, но одни и те же бомбы сокрушали и Лондон, и Каткартов холм. Севастопольцы в эти дни защищали Человечество, Родину, свой город, могилы сынов Британии. Здесь черноморцы вели борьбу и за существование Англии.
Фашисты не успели полностью разрушить кладбище. В мае 1944 г. оно вновь попало в зону боевых действий.
В феврале 1945 г. после длительного перерыва на Каткартовом холме прозвучала английская речь. Премьер-министр Великобритании посетил кладбище. Кстати, бытует мнение, что именно здесь был похоронен один из родственников Уинстона Черчилля, герцог Мальборо. Однако документальными подтверждениями этого факта автор не располагает.
На кладбище Каткартова холма было захоронено немало лиц из известных в Британии семей. В 1882 г. правительство Великобритании принимает решение о перезахоронении останков английских воинов, в первую очередь - офицеров, с других мест на Каткартов холм. 444 одиночные и братские могилы располагались восемнадцатью параллельными рядами.
Примечательно, что большинство памятников были небольшими по размерам, не выше человеческого роста. Каждый памятник (без исключения) был своеобразным по архитектурному решению (стела, надгробие, ступенчатая пирамида, саркофаг...) и по материалу (мрамор, гранит, цемент, чугунное литье...). Часть эпитафий была высечена на русском языке: «Чтите могилу храбрых воинов», «Сей памятник воздвигнут братьями и сестрами усопшего в знак к нему их любви...», «...в 13 и 14 году был в сражениях с Русскими против французов» (Каткарт), «Стренгвейс, кавалер Анны, которую он получил от императора Всероссийского Александра в знак отличия...» (при Лейпцигском сражении 1813 г.).
Французское кладбище было самым крупным как по территории (около 115х90 м)(4), так и по количеству погребенных. В 1864 г. по инициативе правительства Франции были перенесены останки французских воинов, погребенных в различных местах Гераклейского полуострова, в единый некрополь. Земля была «уступлена» генерал-майором Бракером (5), который в 6-ти верстах от Севастополя имел хутор. Доминантой кладбища была каплица высотой около 11 метров. Здесь были погребены генералы Брюне, Майран, Бизо, Бретон и другие. С трех сторон центральный памятник фланкировали 17 склепов - саркофагов, меньших по объему, с останками офицеров и солдат.
Акации, уксусные и фруктовые деревья, а также кусты сирени и цветы создавали на кладбище оазис, выделявшийся среди унылой и выжженной солнцем местности. «Порядок на кладбище образцовый», - писал Григорий Москвич в своем путеводителе 1914 года.
В довоенные годы кладбище не претерпело никаких изменений, только уход за некрополем осуществлял не французский вице-консул, а гражданин СССР. (В 20-30-е годы правительства Франции, Англии и Италии перечисляли определенную сумму в валюте на содержание кладбищ). Последним смотрителем кладбища был Никита Андреевич Дорохин, умерший в 1958 году и похороненный близ Французского некрополя.
В конце июня 1942 года, когда пылающий Севастополь был уже оставлен советскими войсками, здесь проходила линия обороны. Кладбище попало в зону боевых действий при освобождении города.
Итальянское кладбище находилось в 15 км от Севастополя, на горе Гасфорт, где в период Крымской войны были позиции Сардинской армии. Жертвы, которые принесли итальянцы во имя чуждых им интересов, потрясающие. За всю войну было убито и умерло от ран 28 человек (данные профессора Б.Ц. Урланиса)(6), 2166 погибли от эпидемии тифа и холеры. Они были закопаны в землю далекого от их родины Крыма, о котором путешественники в начале XIX века говорили: «Это русская Италия». Такова страшная бухгалтерия милитаризма с его античеловеческой сутью.
В память павших итальянцев в августе 1882 года была торжественно освящена часовня, сооруженная в ломбардском стиле под руководством майора Герардини. Сюда, на вершину, были перенесены останки итальянских воинов, в том числе генералов Александро делла Мармора, Джорджо Ансальди и Габриэле ди Монтевеккио. На траурной церемонии русские солдаты ружейным салютом отдали последний долг погибшим.
Примечательно, что власти Российской империи не только воспитывали в русском народе и в армии уважительное отношение к памяти павшего неприятеля, но старались создать обстановку, которая не оставляла кладбищенским злоумышленникам шансов на безнаказанность.
В 1941-42 годах у подножия Гасфортовой горы проходила линия фронта. Здесь насмерть сражались воины 7-й бригады морской пехоты. В июне 1942 года полковник Е.И. Жидилов получает приказ отвести остатки войск на запасной рубеж обороны: «Я не ожидал, что это так тяжело. Полгода мы удерживали горы Гасфорта (с Итальянским кладбищем), Телеграфную и высоту 154,7. Моряки обильно омыли их своей кровью».
Весной 1944 года Гасфортова гора испытывает третье боевое крещение.
По сей день на ее вершине видны остатки бо¬евых окопов и ходов сообщения, выдолбленные в тяжелом скалистом грунте. В них валяются ржавые патронные ящики, истлевшие противогазы, разбитые каски. Поражает огромное количество осколков, снарядов и мин.
Желающие увидеть доминирующую над горой Гасфорт часовню могут посетить диораму «Штурм Сапун-горы 7 мая 1944 года». Там, в левом верхнем углу полотна, - знаменитая высота, освобожденная от фашистских оккупантов, с белеющей над ней часовней. Она была взорвана в 1955 году.
В этом же году было полностью снесено и Английское кладбище. Сейчас на его территории - сады, огороды и строения кооператива «Сапун-гора».
Разрушение Французского кладбища произошло в 1982 году, начале 80-х годов.* (* В оригинале эта фраза читалась так: «Разрушение Французского кладбища произошло в 1982 году, в год полета советского космического корабля «Союз-Т-6», где в составе экипажа был гражданин Франции Жан-Лу Кретьен». Кому-то в редакции информация об этом «союзе» показалась предосудительной. Ее данные изъяли как-то непрофессионально, заменив тавтологическим «началом 80-х годов». Этот исторический некрополь был снесен бульдозерами по негласному распоряжению влиятельного руководителя властных структур города Севастополя. Его имя неизвестно по сей день. Впрочем, инициатора преступной акции прокуроры и не искали.)
То, что случилось в Севастополе, к большому прискорбию, не увеличило количество друзей Советского Союза во Франции, Италии и Англии.
Подавляющая часть советских людей понимает, что история неделима, вот почему на Бородинском поле уже 76 лет стоит французский памятник Мертвым великой армии (7).
Стоят памятники иностранным воинам и на поле Полтавского сражения. Один из них - особый, единственный в нашей стране. На чугунной мемориальной доске отлит текст на русском и шведском языках: «Вечная память храбрым шведским воинам, павшим в бою под Полтавою 27 июня 1709 г.». Этот памятник был установлен на средства правительства России и называется «Шведам от русских». Шведы были достойными противниками молодой русской армии. За них, своих учителей, творец полтавской победы Петр I поднял «заздравный кубок».
В Москве на Введенском (бывшем Немецком) кладбище возвышается гранитная пирамида в окружении орудийных стволов, скрепленных цепями. Это братская могила французов, погибших во время похода Наполеона в Россию. По иронии судьбы рядом захоронены летчики авиаполка «Нормандия», павшие в борьбе за освобождение нашей Родины. На этом же кладбище высится памятник над братской могилой немецких военнопленных 1914-18 годов. Естественно, что и немецкая, и французская могилы взяты на государственный учет и содержатся образцово.
В Севастополе сохранились два памятника иностранным воинам. При этом весьма своеобразные и неповторимые. Это крест на совместном захоронении русских и французских воинов, павших на Малаховом кургане 27 августа 1855 г.: «Их объединяла победа и объединила смерть. Такова слава солдата, таков удел храбрецов ».
«В память тем (! - В.Г.), которые пали в Балаклавском сражении 13(25) октября 1854» - высечено на русском и английском языках на обелиске, установленном в 1856 г. британской армией в «долине смерти».
Эти два памятника находятся на государственном учете. Следует только поддерживать и развивать подобные инициативы! Хороший пример этому - распоряжение Крымского областного Совета народных депутатов о реставрации кладбища Альминского сражения 1854 г. Среди 6-ти памятников, подлежащих реставрации, два английских: офицерам 23-го Королевского полка уэльских стрелков и капитану Колдстримского полка британской гвардии Горацию Касту.
Неприкосновенность иностранных воинских захоронений в нашей стране должна быть столь же естественна, как неприкосновенность могил русских солдат, павших на чужой земле, вдали от Родины. И, к сожалению, не все сыны России, Франции и Италии погибли в справедливых и освободительных войнах... Буржуазия и монархи никогда не интересовались, желают ли солдаты защищать их интересы.
Так и русская армия участвовала, расплачиваясь своей и чужой кровью, в подавлении народных восстаний в Польше (1830- 1831 гг., 1863 г.), в Венгрии (1848 - 1849 гг.), в империалистической русско-японской войне, в бойне первой мировой...
Более 1000 русских офицеров, солдат и матросов, погибших в 1904 - 1905 годах, похоронены в Нагасаки. Это самое большое русское кладбище в Японии. Оно пострадало от атомной бомбардировки в 1945 г. Восстановили же кладбище японцы - буддистские монахи. «Не может не вызывать глубочайшей признательности деятельность настоятеля храма Госиндзи господина Есиаки Кидзу», - пишет «Комсомольская правда», - вложившего и душу, и сердце, и сугубо материальные проявления сострадательности в судьбу русского кладбища». (9)
Думаю, что инициатива и участие японской общественности в восстановлении могил русских солдат, жертв русско-японской войны, заставят некоторых отечественных руководителей задуматься над этим делом высшего человеческого благородства.
«А ведь могли и снести, тем более, что предлог был не менее веский, чем у нас: разрушение от атомной бомбы», - замечает корреспондент «Советской культуры» В. Настиченко (10). Единственное наше «оправдание»: чужое не почитаем, так как и свое предаем забвению и поруганию...
Потрясающе: китайские хунвейбины, уничтожившие тысячи памятников своей культуры и истории, не тронули кладбища русских воинов-защитников Порт-Артура. Впрочем, не коснулась их рука и японского военного кладбища, находящегося рядом с русским. Не разрушили они и памятник, на фронтоне которого написано золотом: «Сей храм сооружен по Указу императора Ниппон в честь русских воинов, павших при обороне крепости Порт-Артур» (11).
Горько, но и здесь сравнение не в нашу пользу...
Однако сейчас суть не в том, кто и во имя каких целей сокрушал, громил, взрывал... Суть в том, как нам объединенными усилиями государственных органов и общественности возродить уникальные севастопольские памятники жертвам войны и милитаризма.
В настоящее время по решению Севастопольского городского Совета народных депутатов Крымские мастерские института «Укрпроект-реставрация» подготавливают документацию для восстановления Французского, Английского и Итальянского кладбищ. Авторская группа обращается ко всем старожилам г. Севастополя, сотрудникам музеев, любителям истории города-героя оказать содействие в сборе материалов (фото, рисунки, схемы, свидетельства и т. д.) об иностранных кладбищах периода первой обороны Севастополя.
Особенно нас интересуют фотографии дома смотрителя на Французском кладбище, которое планируется к восстановлению в первую очередь (12).

Часть I

Статья из «Славы Севастополя» имела особый резонанс, массовый и знаменательный... Первый отклик пришел через десять дней после публикации.
12 июля 1990 года в симферопольский дворец Воронцова, где находились мастерские института «Укрпроектреставрация», поступило первое письмо. Неизвестный мне человек писал:
«Уважаемый В. Гуркович! Вы подготавливаете материал о восстановлении в городе Севастополе исторических памятников - Французского, Английского и Итальянского кладбищ. Так вот, о Французском кладбище у нас есть семейные фотографии. Этот материал вам немного поможет восстановить памятник. С 1928 г. по 1936 г. мой отец Равве Жозеф Августович был смотрителем этого кладбища. Так что, если вам поможет этот материал, то прошу вас, приезжайте по адресу: г. Бахчисарай, ул. Калинина, 9 (живем напротив банка). Равве Виктор Жозефович. Успеха вам в этом благородном деле. С уважением, семья Равве В.Ж.».
Ниже была приписка: «Извините за беспокойство, но приехать не могу. Очень болят ноги, и в дальнюю дорогу передвигаться не могу. Приезжайте! Материал, по-моему, ценный. С уважением, Равве В.Ж.».
На следующий день состоялась моя встреча с автором письма. Он жил в небольшом одноэтажном домике в довольно тихом районе Бахчисарая, возникшем в послевоенный период. Дом был самый рядовой: небольшой, одноэтажный, каменный, оштукатуренный, побеленный в два цвета, под двускатной черепичной крышей. В саду находилась летняя беседка, увитая виноградом. Там и произошло наше знакомство. Хозяин первым делом расспросил о дороге: как я доехал? на чем? И главное - как здоровье? «Раз нормальное, то вы не против «Бахчисарайского фонтана»? Что, сладкого нельзя? Только горькое... Как я этого не предусмотрел!» - сокрушенно произнес хозяин дома. Этот монолог три года спустя закончится оригинальным сюрпризом.
Итак, Виктор Жозефович начал с расспроса о реальных перспективах восстановления Французского кладбища в Севастополе. Потом немного рассказал о своих родителях и показал дюжины полторы старых фотографий. Все они относились ко временам 20-х - 30-х годов сейчас уже прошедшего XX века. Пара фотографий была периода Первой мировой войны. Большинство фото были любительскими. Профессиональные выделялись отменным качеством изображения («со стекла», как говорили в старое время, так как основой негатива была не пленка, а стекло). Каждую фотографию Виктор Жозефович старался объяснить. Но иногда он разводил руками: где сделано - не знаю, скорей всего, в Константинополе...
Прощаясь под вечер у калитки, я заметил: « Виктор Жозефович, в первые минуты нашего знакомства я поймал себя на мысли, что где-то видел ваше лицо. И сейчас вдруг вспомнил: вы похожи на знаменитого французского актера Жана Марэ. Вы об этом никогда не задумывались?» - «Что-то общее может быть наверняка. Во всяком случае, и он, и я - французы. Ведь я и по паспорту француз. Пожалуй, единственный в Бахчисарае».
Несколько раз после той встречи мы подолгу беседовали, в результате чего появилась запись, прочитанная и одобренная самим же рассказчиком.
Фрагменты воспоминаний Виктора Равве о своих родителях и о Французском кладбище
«...Мой отец родился во Франции в 1885 году или 86-м. Помнится, что на этот счет существовала какая-то путаница в документах. Много лет спустя, уже в России, его величали самым разным образом: Жозеф Равве, Жозеф-Август Елисеевич Равве, Жозеф Августович Равве и даже Иосиф Равве. По-моему, он появился на свет в городе Бордо. Во всяком случае, он там жил до Первой мировой войны. Он любил море. Поэтому не случайно всю свою жизнь прожил в приморских городах - Бордо, Константинополь, Ялта, Севастополь.
Его отец был французом, а мать - русской армянкой. От нее мой отец и познал основы русского языка. Какой судьбой ветер ее занес во Францию, к стыду своему, я не знаю.
В период Первой мировой войны Жозеф Равве был призван во Французскую армию, служил в пехоте, участвовал в боевых действиях против немцев. На каком участке фронта - к сожалению, не знаю. Во всяком случае, он имел две правительственные награды. Сейчас уже не помню, как назывались эти ордена.
К великому огорчению, не только орденов-медалей, но и документов об отце у меня не сохранилось. Все было изъято сотрудниками НКВД в нашем доме, когда они в 1937 году арестовали мою мать. Каким-то чудом уцелели две фотографии отца, солдата мировой войны, а также несколько фото моей матери. Конечно, для вас представляют особый интерес фотографии, сделанные непосредственно на Французском кладбище уже в 30-е годы.
Полную биографию отца теперь уже никак восстановить не могу - мама умерла, родственников нет, свидетелей - тоже, нет и документов. Просто-напросто ничего нет. Насколько мне известно, Жозеф Равве, будучи солдатом Французской армии и зная русский язык, был прикомандирован к Русскому экспедиционному корпусу. Сначала отец со своей частью был во Франции, а потом, как я догадываюсь, их перебросили на Балканы. После окончания войны судьба забросила его в Турцию. Как, при каких обстоятельствах, в каком точно году? - сказать не могу. Думаю, что решающую роль в судьбе будущего моего отца сыграла Вера Эммануиловна Колисниченко. Женщина она была молодая, да и отменной красоты. Виктор Равве не устоял. Женился. Когда и где это событие произошло, сказать, к сожалению, не могу. Точно могу утверждать, что я родился 3 июня 1922 года в Константинополе. Хочу отметить, что моя мама до последних дней жизни называла этот город не Стамбул, а именно Константинополь.
Моя мама была из казацкой семьи, со станицы Зеленчукской Ставропольской губернии.
Родилась она в 1903 году. Дома у нас никогда вслух не говорили, но я догадывался, что она вместе со своими родителями под занавес Гражданской войны оказалась в Турции. Понятно, почему об этом у нас дома не говорили в 30-е годы: я был школьником, а мне это знать было тогда еще рано. Время было опасное. Сильно травмировали мать и Соликамские лагеря, куда она попала в проклятом 37-м году. Даже много лет спустя после смерти Сталина она ни словом не обмолвилась о прошлом своего отца. Понятно, что он воевал против красных. И очень скупо и неохотно она рассказывала о себе даже самым близким людям.
Совершенно ничего не могу сказать: когда точно переехали мы из Турции в Советскую Россию? какие были побудительные на то причины? для отца? для матери? Помню Ялту. Я еще не ходил в школу, но уже тогда как-то осознавал окружающий мир. Хочу подчеркнуть, что Ялту помню, а Константинополь нет. В Ялте мы жили на Пушкинской улице. Помню бурлящую речку Учан-Cу. Мы жили в доме номер двадцать. Впрочем, могу на этот счет ошибаться. Здание это сохранилось. Мы с мамой были в этом доме где-то в середине 50-х годов. В 1927 году отцу предложили работу смотрителя на Французском кладбище в Севастополе. Могу утверждать, что он приступил к исполнению своих обязанностей 28-го марта 1928 года. Мы к этому времени уже переехали в Севастополь. Поселились в доме смотрителя, который на этом кладбище и находился. Вообще-то в эти годы это была далекая окраина Севастополя. В каком-то полукилометре от нас располагался поселок «6-я верста». Иногда наше место жительства в народе называли «Французский хутор». Вероятно, не только потому, что мой отец был француз, настоящий француз, гражданин Франции. «Хутор» как место жительства, надо думать, был определен народной молвой по аналогу с другими хуторами - рядом находился хутор Бракера и хутор Кальфа (владельцев, понятно, не было, как говорится, с 17-го года, но первоначальные названия сохранились).
Дом смотрителя находился слева от входа на кладбище. Он был построен в комплексе со всем кладбищем. Здание было в хорошем, как сейчас принято говорить, эксплуатационном состоянии. У дома все время был хозяин - в прямом и переносном смысле слова. ...Обязанности отца заключались в круглосуточной охране кладбища и поддержании его в порядке. Это была уборка территории кладбища, обрезка кустарника и деревьев, полив, уход за цветниками и текущий ремонт. Почти каждый год производилась побелка склепов, обновление надписей на поминальных досках. Использовалась темная краска, почти черная, а также «под золото». Кроме того, отец производил профилактический ремонт ограды. Это была большая по объему работа: общая длина каменного забора была метров четыреста. Отец также следил за дорогой, которая шла к кладбищу. Ее длина была метров сто, и обсажена она была деревьями, стволы которых ежегодно белили, а сами деревья окапывали.
В этом большом, так сказать, кладбищенском деле ему помогала моя мама. Отец брал на себя наиболее тяжелую работу, мужскую. И меня он с детства приучал к труду. Каждый день мне тоже что-то надо было делать: приносить из колодца воду, подметать упавшие листья, расчищать снег. Сам я очень любил красить масляной краской пол, двери и рамы окон дома, а также ворота, калитки, двери склепов. Лучше всего у меня получалось тонирование эпитафий. По существу, азы французского письма я познал не из букваря, а с высеченных кладбищенских надписей.
Как мне помнится, отец получал жалованье 60 рублей в месяц, золотом, как тогда говорили. До сих пор не знаю, что это такое. Итак, на всю нашу семью приходилось по 2 рубля в день. Это были, как я понимал, хорошие по тем временам деньги, но не такие уж большие. Выплачивали жалованье один раз в три месяца. Родители имели возможность покупать товары и продукты в магазине «Торгсина». Однако жили мы весьма скромно. Отец был знаком со смотрителями Английского и Итальянского кладбищ. Если я не ошибаюсь, самый большой оклад был у итальянского смотрителя - 90 рублей в месяц. Помню и разговор старших о том, что на собаку для охраны Английского кладбища тоже выдавали смотрителю какие-то деньги.

28 мая 1936 года умер отец. Умер неожиданно. Это был страшный для нас удар. Ведь он никогда не болел - я не помню, чтобы он когда-либо обращался к врачам. Причина смерти осталась неизвестной и по сей день. Я не знаю, как объяснялась смерть моего отца в медицинском заключении. Да и было ли оно?
Отца похоронили на кладбище, которому он отдал столько сил. Могилу вырыли между склепами №16 и №17. Это справа от входа. Хоронили по гражданскому обряду, хотя отец был католиком. Он даже был активистом в костёле - являлся членом так называемой «двадцатки» верующих прихожан. По-моему, в этот период вообще ни одного католического священника в Севастополе уже не было. И сам костёл был закрыт. Сейчас в бывшем католическом храме находится кинотеатр «Дружба».
Над могилой отца поставили железный крест. Христианский, с одной перекладиной. Такой же возвышался над кладбищенской часовней. Эпитафия на табличке была исполнена на русском языке: кто похоронен и годы жизни. Пожалуй, отец стал последним, как говорили тогда, французско-подданным жителем Севастополя.
В 1937 году НКВД арестовал мать. Чем она «приглянулась» чекистам? За что арестовали не повинную ни в чем женщину? Может быть, за то, что она была вдовой француза? Подчеркиваю, что отец являлся подданным французского государства. Или за то посадили Веру Колисниченко, что она была из семьи потомственных кубанских казаков? Выпустили мать на свободу уже после войны. Несколькими словами и очень редко она вспоминала Соликамские лагеря и свое поселение. Восстановить скорбный путь Веры Колисниченко я не могу. Ничего из документов не сохранилось. Весь семейный архив - документы, письма, различные деловые бумаги - все было изъято и, думаю, пропало. Чудом сохранились фотографии. Это единственные документы о жизни моих родителей до рубежа смерти отца и ареста матери.
После маминого ареста меня взяли к себе Пилипчуки, которые дружили с моими родителями. Они жили в Бахчисарае. Главой этой семьи был Николай Ефимович Пилипчук. До революции он служил матросом на царской яхте «Полярная Звезда». За это или за еще что-то надуманное он сидел в 20-е годы на Соловках. Насколько мне известно, недолго. И, к счастью, без каких-то последствий. Вышел, после чего работал на торговом флоте.
В Бахчисарае я выучился на автослесаря, а потом окончил шоферские курсы. В начале войны мобилизовали меня как шофера. Возили мы на Перекоп боеприпасы, продовольствие, снаряжение из Севастополя, из Симферополя и Евпатории. Когда немцы прорвали фронт, то со своей полуторкой я оказался опять в Севастополе. В армию меня не призвали, так как было указание французов и многих других не брать. В период осады мне пришлось в основном возить боеприпасы, артиллерийское и инженерное оборудование, цемент, рельсы и другой металл, лес - все, что требовалось для строительства ДОТов и других укреплений, а также продовольствие. И раненых. Живых-здоровых на машине возил не часто. Потом обслуживал как транспортник батарею с « Червоной Украины », которую установили на Мекензиевых горах. Когда немцы взяли Севастополь, то спасло меня французское происхождение. И от плена, и от посылки на работы в Германию. После освобождения города в мае 44-го года принимал участие в восстановительных работах как шофер на грузовике. Одно время возил начальника «Севастопольстроя».
1 марта 1945 года женился. Женой стала Евгения Викторовна, ей тогда было 20 лет. В 1947 году родился сын Валерий, а через три года - дочь Людмила. Когда они получали паспорта, то сын был записан по отцу французом, а дочь - по матери - русской. Вот уже более полустолетия живу в Бахчисарае. Здесь 27 мая 1968 года умерла моя мама. Мы похоронили ее на старом бахчисарайском городском кладбище. Мне всю жизнь выпало проработать шофером, водителем, как ныне почему-то все говорят. Вы же знаете, что слово шофер французское. И возникло оно, когда двигатели на повозках были паровые. Так что первоначально шофер действительно был кочегаром. Но это было давно, наверное, во времена Наполеона. Сейчас на пенсии, но работаю понемногу слесарем, в АТП №14354, в 7-м отряде - это здесь рядом - десять минут пешком от дома. Дом, кстати, сложил я своими руками. Любуйтесь: постройка 1955 года. На «марсельку», правда, денег не хватило. Поэтому пришлось крыть крышу обычной плоской черепицей.
Кстати, ваша статья попала мне в руки совершенно случайно. В бахчисарайских киосках газета «Слава Севастополя», по-моему, вообще не продается (у нас есть своя «слава» - бахчисарайская - «Слава Труду»). Так вот один наш шофер на автовокзале в Севастополе купил газету, где была статья об иностранных кладбищах. Он ее прочел, приехал в Бахчисарай и вручил мне газету со словами: «Там о французах написано». Он знал, что я француз, но не ведал, что являюсь сыном одного из смотрителей Французского кладбища. Всем об этом я старался не рассказывать.
...О Французском кладбище могу добавить следующее. Это была прямоугольная территория, огражденная глухим каменным забором. Размер кладбища приблизительно был 100 х 100 метров. Высота забора - около двух с половиной метров. Он был сложен из крымбальского, если я не ошибаюсь, камня. Стыки между блоками были расшиты. Сверху был сделан двухскатный козырек шириной где-то с полметра. Одним словом, ограда была как на Братском русском кладбище на Северной, но каменные блоки были крупнее, да и сама ограда выше. Примечательно, что вокруг основного забора шел парапет. Он отстоял от забора метров на пять-семь. Этот внешний забор был сложен насухо из бута. Его высота около метра. Зачем было сделано такое ограждение, не знаю. Наверное, чтобы пасущийся домашний скот не подходил к кладбищу, или чтоб никто вплотную не подъезжал к ограде. Вокруг кладбища никакой растительности не было, кроме сухой травы и колючек. Кладбище на этом фоне выглядело настояим парком: зелень, прохлада, тишина.
К кладбищу шла шоссированная дорога, обсаженная акациями. Она имела щебеночное покрытие. Длина этой аллеи была метров сто. Она шла от до